В Армавире с джазовой культурой далеко не однозначное положение. Она вроде как есть, но мало кто знает об этом. У нас есть джаз-банд, и даже не один, но слышим мы их в основном во время городских праздников. Есть музыканты, зарекомендовавшие себя на мировой джазовой сцене, но их имена ничего нам не говорят. С 2012 года ЮНЕСКО ввела в календарь новую дату — 30 апреля как Международный день джаза. В связи с этим вспомнилось мне интервью
с одним джазовым музыкантом, состоявшееся почти год назад, вскоре после его концерта в городском Дворце культуры.
Джазовый концерт в Армавире — это целое событие. Но, к большому сожалению, пока это событие малозаметное. Без лишнего ажиотажа, почти камерно, прошло тогда выступление Jazz Quartet S. Dolzhkova. Несмотря на то, что зал был заполнен немногим более чем наполовину, лидер джаз-банда Станислав Должков решил, что для Армавира это уже неплохой результат.
По пути в школу жизни
В Армавире этот концерт прошёл не случайно. Для Стаса это родной город. Здесь он родился, рос и делал первые шаги по лестнице музыкальной карьеры. Но профессиональным музыкантом мирового уровня он стал далеко за пределами малой родины.
— Мой отец музыкант, и именно с его подачи, когда ещё был ребёнком, то есть в неосознанном возрасте, я пошёл в музыкальную школу, которую экстерном закончил за пять лет. Тогда я ещё не планировал строить музыкальную карьеру. Как-то раз я с отцом оказался в Краснодаре. В то время там в музыкальном училище преподавал известный педагог Калинин. Я немного поиграл ему, а он послушал и сказал: «Поступайте в Новороссийск. Я бы сам вас с удовольствием взял к себе, но сейчас у меня двое ребят, с которыми я занимаюсь уже целый год и не могу им отказать. А после, через полгода, придёте ко мне». Но в Краснодар Стас так и не вернулся. В Новороссийском музыкальном училище он отучился полгода по классу академического саксофона, после чего перевёлся в Ставропольское краевое училище искусств. В то время в нём открылось эстрадно-джазовое отделение. Но и там надолго не задержался.
— В Ставрополе я столкнулся с другой проблемой. Училище искусств — широкого профиля, но самих музыкантов там мало. Не с кем было общаться и негде было развиваться. Фестивалей недостаточно, площадок, на которых можно было бы выступать, нет. Мне посоветовали ехать в Ростов. Станислав переводится в Ростовское училище искусств в класс Владимира Попова — основателя саксофоновой школы в Ростове-на-Дону. Через год поступает в Ростовскую консерваторию им. С. В. Рахманинова, которая стала очередным, далеко не последним этапом в формировании личности музыканта.
— После второго курса училища я поступил в консерваторию. Там тоже знания давались не так, как хотелось бы мне. Но в самом Ростове была хоть какая-то джазовая среда. Было больше музыкантов и чаще проходили фестивали и конкурсы. Я стал играть на фестивалях именно потому, что они проводились. Ни в Ставрополе, ни в Краснодаре, ни в Новороссийске такого в то время не было — все играли как положено по программе: академический концерт и технический зачёт. Два раза за полгода — вот и играй. А в Ростове пошла какая-то работа. То там концертик сыграл, то там. В этом оркестре поиграл, в другом, познакомился с кем-то интересным. Постоянно проходили международные фестивали, приезжали музыканты из Америки, из Германии. В Ростове Стас встретил своего будущего преподавателя — Александра Осейчука, после знакомства с которым, по сути, начался московский период в его жизни.
— С Осейчуком меня познакомил Владимир Попов, они с ним играли в одном оркестре. Я взял у него частный урок, после которого решил бросить консерваторию и поступать именно к нему. Я понял, что он настоящий педагог, который может дать реальные знания, не по каким-то там бумажечкам. Он профессионал, профессор, у которого выработана своя система четырехлетнего обучения, основанная на американских традициях. Летом я поехал и поступил к нему. Вернувшись в Ростов, я забрал документы из консерватории и передал их в Академию музыки им. Гнесиных. Это школа жизни, там учится много талантливых ребят не только из нашей страны, но и из Китая, Японии, Германии, Финляндии. У китайцев, кстати, очень престижно играть на балалайке.
Естественно, я играл в оркестре Кролла, который вёл у нас студенческий ансамбль. В Москве надо было работать и я устроился в оркестр Георгия Гараняна. Начались гастрольные поездки за границу. Первым стал Китай. Все музыканты были высокого уровня, хоть и очень молодые. Мне нравилось находиться среди талантливых ребят, в коллективе у хорошего и опытного руководителя, это создавало благоприятные условия для профессионального роста. В составе ансамбля Кролла мне довелось поиграть со многими известными звёздами джазовой сцены: Ларисой Долиной, Ириной Томаевой и многими другими. Так началась моя музыкальная карьера. С Гараняном я больше гастролировал, с Кроллом — играл на фестивалях и одновременно учился у Осейчука, который давал не только знания, но и возможность эти знания применять. Мы выступали на таких фестивалях, как «Усадьба Джаз», «Джаз в саду Эрмитаж» и давали концерты в джаз-клубе Игоря Бутмана.
Поездка в Америку.
— На третьем курсе зимой, по рекомендации Осейчука, по программе Open World я поехал в Америку, город Луисвилл, штат Кентукки. Это достаточно большой провинциальный город, чем-то он напоминает Ростов-на-Дону. Всего нас было четыре человека, все хоть и молодые, но уже опытные музыканты, и все после «осейчуковской» базы. До этого мы играли в его ансамбле и были хорошо «сыграны». Во время этой поездки мы два дня стажировались у легендарного джазового музыканта «Чик» Кориа. Встречались с Джейми Аберсольдом — человеком, который придумал «минус». Идея была в том, чтобы музыкант при помощи «минусовки» мог самостоятельно работать дома. Второй раз в Штаты я поехал по туристической визе. К тому времени я уже учился на четвёртом курсе, была зима, а летом должен был состояться выпуск из Гнесинки. В тот раз я поехал в Нью-Йорк, и этот выбор был не случаен. Нью-Йорк — это джазовая столица мира. Весь современный джаз идёт оттуда, и там записывают свои пластинки все джазмены мира. Там и студии хорошие, и среда — этакая джазовая тусовка. Я поехал в Нью-Йорк как турист, просто посмотреть вокруг, походить на концерты. После этой поездки я решил — здесь надо работать и жить. Есть такой работодатель Джино Моратти, который помог мне с оформлением визы и составлением резюме, рекомендаций и других необходимых документов. В общем, я уехал и уже три года живу и работаю в Нью-Йорке. Хожу по концертам, сам играю, постоянно получаю новый опыт и совершенствуюсь.
Как продать реальный продукт?
В прошлом году Стас приехал в Армавир к родителям погостить. Заодно дал концерт в городском Дворце культуры. Никакой шумной рекламной кампании по этому поводу не было, большинство пришедших на выступление зрителей узнали о нём благодаря сарафанному радио. Чуть больше половины зала ГДК, около 400 человек — это немного для почти трехсоттысячного города. Однако сам музыкант считает это хорошим началом и видит неплохие перспективы для того, чтобы в Армавире смогла прижиться качественная музыка.
— Джазовая культура у нас сейчас в стадии формирования. В мегаполисах с этим всё в порядке. В стадии формирования она именно в небольших городах. Люди здесь никогда этого не слышали, никогда не видели и не знают, как на это реагировать. Всё новое поначалу воспринимается немного с опаской, с подозрением, потом потихоньку человек начинает прислушиваться и, может быть, позже… Ну и потом, джазовая музыка требует определённой подготовки. В Москве и Питере с этим гораздо лучше, так как там постоянно проводятся какие-то фестивали. В таких городах, как Армавир, с джазовой культурой пока тяжеловато. В том плане, что люди просто к этому не привыкли, но это вопрос времени. Ещё 5–10 лет интенсивной работы и здесь может появиться своя джазовая среда. Но прогресс виден уже сейчас. До этого выступления мой последний концерт в Армавире проходил десять лет назад с Олегом Аккуратовым в зале детской музыкальной школы для слепых и слабовидящих детей, и на нём было порядка 150 зрителей. В этот раз в зал пришло около 400 человек, то есть людям стали более интересны подобного рода представления. Одним из препятствий для регулярного проведения джазовых концертов в Армавире, по мнению Стаса Должкова, является куча организационных вопросов, которые приходится решать самостоятельно.
— Вышло так, что для того, чтобы организовать концерт, музыкант всё должен делать сам. Я был здесь ответственным за всё: за музыку, людей, звук, ну вообще за всё… Я считаю, что мой концерт — это реальный продукт, который можно продать, и не только в Армавире. Будь в городе грамотный промоутер, можно было бы организовать в Армавире не один концерт. Нужно сказать большое спасибо руководству ГДК за помощь. Они предоставили зал и сказали так: «Делай всё что хочешь, мы тебе мешать не будем». И в этом плане они всё хорошо сделали.
К слову, Jazz Quartet S. Dolzhkova — это, по сути, совместный музыкальный проект с Армавирским Дворцом культуры. С собой Стас привёз лишь пианиста Артёма Третьякова, а два других музыканта: Николай Литворенко (бас) и Юрий Шестов (барабаны), — работают в городском оркестре при ГДК.
Организацией своего концерта я занимался впервые. В той же Америке, например, музыкант лично этого не касается. Его дело прийти и играть. Он отвечает за то, что происходит на сцене, за то, чтобы люди остались довольны и пришли в следующий раз. Это главное требование к тебе как музыканту, и для этого ты много работаешь. Но в Нью-Йорке и уровень работы другой. Концерт делится на сеты. Один сет — одна публика, к следующему сету публика меняется, и ты уже должен играть другую программу. В основном концерт состоит из двух сетов, но на некоторых площадках принято отыгрывать три, а то и четыре.
На всех из них играется разная программа. Нью-Йорк — это центр джазовой культуры в который стекаются музыканты со всего мира. И зрители туда едут специально, чтобы их послушать, заранее покупают билеты, бронируют места. Там это целый культ.
Фестиваль для четырёх сотен
— Хорошие джазовые фестивали сейчас проходят по всему миру. В России тоже есть мероприятия очень приличного уровня, такие как: «Усадьба Джаз», «Джаз в саду Эрмитаж», «Российские звёзды мирового джаза». В Европе устраивается много фестивалей мирового уровня. Например, Pori Jazz в Финляндии — один из старейших фестивалей, который длится неделю. В Баден-Бадене проходит мероприятие европейского уровня. В Англии, Италии, Японии. В Токио, кстати, проводится один из самых известных в мире джаз-ивентов. Стас Должков — уже состоявшийся джазовый музыкант. На большинстве упомянутых им фестивалях он выступал в составе различных оркестров. В профессиональных музыкальных кругах он известен не только в России, но и за рубежом. Но несмотря на это, «звёздности» во время беседы с ним не чувствуется. Говоря об Армавире, он ни разу не сказал «у вас» — но неизменно «у нас». И это явно не попытка стать для армавирцев в доску своим. Музыкальный жанр, в рамках которого Стас реализовывает свой талант, не из «панибратских». Да и по характеру он не производит впечатление человека, которому это надо. Он не пел Армавиру дифирамбы, не говорил, какая замечательная здесь публика. Такое себе можно позволить лишь по отношению к городу и зрителям, которые тебе безразличны и завтра ты о них уже не вспомнишь. Для Стаса же Армавир, несмотря на то, что он уже давно здесь не живёт, не стал чужим. И проблемы города, особенно в культурном, музыкальном планах, он воспринимает очень болезненно. Острее их чувствует, чем большинство из нас, уже давно смирившихся и принимающих эти проблемы как норму.
— Что касается Армавира, то пока я не вижу перспектив для проведения здесь джазового фестиваля. Сейчас можно устраивать концерты в рамках гастрольного тура. Для уровня фестиваля пока слишком маленькая заинтересованность. Ну придёт на него четыреста человек, но для четырёхсот человек фестиваль не делают. Для такого мероприятия надо хотя бы тысячу зрителей. Две тысячи — это уже большой хороший фестиваль. И потом, как это будет принято в массовой культуре, я не знаю. Одно дело, когда человек имеет какое-то представление о джазовой музыке, и совсем другое, когда это неподготовленный слушатель. Он придёт, постоит, плечами пожмёт и… всё. У нас и публика достаточно сложная. В Москве в этом смысле попроще, во многом из-за того, что есть консерватория. Многие из тех, кто ходит на джазовые концерты, сами являются музыкантами. В Армавире, к сожалению, нет даже музыкального училища. Многие местные музыканты — это те, кто играют в ресторанах. Некоторые из них даже понятия не имеют о музыке — это караоке, а не музыка. А те, кто понимают, играют там из-за безысходности. Моя деятельность во многом направлена на детей. Когда я рос, ни одного не то что фестиваля, ни одного даже музыканта хорошего здесь не было. Были какие-то люди, которые только разговаривали о джазе и высоких материях… Но чтобы кто-то что-то делал — нет. Поэтому сейчас надо играть — каким-то детям это понравится, каким-то — нет, но они, по крайней мере, будут знать, что такая музыка есть. В Армавире нетрудно найти пару талантливых ребят, подающих надежды. Если их сейчас направить в правильное русло, они запросто могут стать хорошими музыкантами и начать самостоятельно гастролировать. Вот, например, в Новокубанске есть хороший педагог-домбрист. Он на мой концерт пришёл со своими студентами. Сам я этого не видел, мне потом рассказали, что вот, мол, приходил педагог с учениками. Именно это мне и надо — это самое важное в моей деятельности. Я понимаю, что сразу ничего не получится, но, тем не менее, если через 5–10 лет из ста таких учеников, один станет хорошим музыкантом — это большой результат.
Интернациональная музыка для избранных
С момента появления первых аудионосителей музыка стала одной из самых доступных форм искусства. Сейчас, чтобы насладиться ей, необязательно специально идти на концерт, достаточно включить свой iPhone либо иной похожий по функционалу современный девайс. Более того, сменить свой статус с простого слушателя музыки, на того, кто эту самую музыку создаёт, с каждым годом становится всё легче. Научно-технический прогресс не стоит на месте и даёт нам возможность с огромной скоростью порождать терабайты аудиомусора. Но, к сожалению, доступность и популярность — это не синонимы качества. Львиная доля аудиопродукции, тщащейся причислить себя к музыке, имеет к ней примерно такое же отношение, как детский утренник к театру. Однако хорошей, качественной музыки меньше от этого не становится, она всё так же живёт своей, недоступной для слуха многих жизнью. Путь к ней не закрыт, но порой достаточно трудно добраться до ценной породы сквозь всё разрастающиеся завалы музыкального шлака. Музыка для Стаса, в первую очередь — джаз, конечно же, не только хобби и сфера его профессиональной деятельности, но и его образ жизни. Он её «слышит» на совершенно ином уровне, труднодоступном немузыкантам. Качественная музыка — это не только джаз или классика, этот параметр вполне может быть применим и к другим музыкальным формам и направлениям.
— Одно дело, например, послушать записи Майкла Джексона, не все, конечно, но довольно многие. Качественно записанные, с продуманными аранжировками. Казалось бы, ничего сложного нет, но сделано всё круто. Он был во многом первооткрывателем, поэтому и была целая эпоха Майкла Джексона. Или взять, например, группу «Битлз» — тоже ведь целая эпоха. И послушать современные какие-то непонятные рок- и поп-группы. Мы же стремимся покупать хорошие качественные вещи, продукты и тому подобное, но получается, что в уши, кроме шансона, нам ничего и не попадает. А музыка, между прочим, об этом есть целые диссертации, влияет на всё: и на психику, и на душу. Об этом зачастую никто не задумывается. Джаз, безусловно, музыка для избранных. Вообще, хорошая музыка, классическая она или джазовая, никогда не была в широких массах. Её, конечно, пытались продвигать. Например, есть Carnegie Hall — самый большой концертный зал в Нью-Йорке, его открывал ещё Чайковский, и на протяжении многих лет там звучала только классическая музыка. Но в 30-е годы XX столетия Бенни Гудмен со своим джазовым оркестром выступил на его сцене и этим произвёл революцию. До него джаз считался развлекательной танцевальной музыкой, а Гудмен вывел его
на большую сцену. Правда, потом музыканты стали понимать — такого рода музыку в концертных залах не играют. Они захотели развиваться дальше, но на большой сцене это не получается потому, что основная масса людей требует хлеба и зрелищ. Джазмены это прекрасно понимали, и развитие пошло на уровне ночных клубов. Там они собирались и играли джаз. Он породил очень много направлений, в том числе и хип-хоп, и рок-н-ролл, а от него пошли уже и рок, и фанк, да почти вся современная музыка.
Нельзя сказать, что джаз — это музыка для «чёрных», «белых» или евреев — это интернациональная музыка. Новый Орлеан — место где зародился джаз — это самый многонациональный на тот период времени город, в нём жили все национальности мира: и немцы, и русские, и евреи — все. Именно там эта музыка появилась, и она не могла зародиться ни в каком другом городе, кроме как в Новом Орлеане. Один музыкант, с которым мне довелось играть, однажды сказал: «У нас может быть кожа разного цвета, мы можем говорить на разных языках, у нас могут быть разные традиции и религиозные убеждения, у нас всё может быть разное. Но музыка, если мы собираемся играть вместе… на языке музыки мы все можем общаться — это уникально». Музыка — это феномен! Сфера музыкальных интересов Стаса Должкова не ограничивается одним лишь джазом. Сейчас он пишет свою композицию, которая, по его словам, не совсем джазовая, а ближе скорее
к классической, с хоровым пением. Интересует его и ряд других музыкальных направлений. Однако к основной массе того, что принято крутить по радио, отношение у него негативное.
— Помимо джаза я слушаю, понятное дело, классическую музыку, ещё меня интересует духовная музыка, хоровая, народная. Она, в принципе, делится на три категории: народная, классическая и… всё остальное. Джаз также относится к «всё остальное». Он появился как совершенно отдельный организм, который вырос на маршах, блюзе и духовной музыке. Это как их эмбрион, но всё равно джаз — это «всё остальное». А то, что по радио крутят, — шлак. Это как в душной комнате: люди сидят и привыкли к этому спёртому воздуху. А потом выходят на улицу, чувствуют свежий воздух, заходят обратно и говорят: «Блин, да здесь же вообще невозможно сидеть!» То же самое и с радио. Сейчас мы слушаем такую музыку, а если человек на протяжении нескольких лет будет слушать классическую, да даже просто хорошую музыку, он уже не сможет нормально воспринимать то, что сегодня звучит на радио. Люди ко всему привыкают. Уровень образования в целом влияет и на восприятие музыки, и на ценности. Не думаю, что профессор математики или человек с нормальными моральными ценностями будет слушать шансон, ну если только под рюмку водки, как что-то разовое.
Рассуждая о музыке, Стас легко «загорался», и наша с ним беседа в такие моменты начинала стремительно скатываться в его монолог. Он много говорил о городе, о его жителях, о культуре, о том, что хочет устраивать джазовые концерты здесь хотя бы раз в полгода. А меня всё не покидала мысль: зачем ему все это? Ведь, по большому счёту, это Армавиру нужны такие люди, как Стас Должков, а не наоборот. Он-то давно уже вырос из этой «шинели», она ему явно мала. Но почему-то именно он делает первый шаг навстречу, а не город. Несмотря на наше пассивное сопротивление, делает концерт для четырёхсот человек, многие из которых приходят на него просто «из уважения». А он всё равно считает, что это уже неплохой результат. Кто знает, может быть действительно удастся этому Дон Кихоту не сломать копья о наши ветряные мельницы. Открытый вопрос, господа! PT
